Книга радостно изумляет по трём причинам. Во-первых, зафиксировав в уме год рождения автора, озадаченно спрашиваешь себя, как молодой прозаик сумел настолько узнаваемо отобразить время, в которое не жил и даже не успел появиться на свет. Текст, давший название всей книге, начинается с событий 1992 года, появляющаяся по ходу действия женщина-главбух носит очки на цепочке; да, пик подобной моды в Оренбурге был именно тогда. Это не случайное совпадение: и до, и после эпизода с бухгалтером нам встретится целая вереница снайперски точных штрихов, цвет цеховых стен – и тот указан безошибочно. Ностальгически сентиментально (или, напротив, с негодующим пафосом) описывать российские реалии ХХ века стало модным, но часто и у сочинителей, и у кинематографистов экскурсы в относительно недавнее прошлое кажутся притворными, режут глаз и слух. У Владислава Окорокова фальши нет, его рассказы вызывают доверие.
Второй несомненный плюс – проведённый почти через всю книгу лейтмотив человеческой работоспособности, приверженности делу, трудового азарта. Смелое решение, если учитывать, что сегодня такие качества воспринимаются более со снисхождением, чем с одобрением. Попробуйте ради эксперимента поведать кому-нибудь, как вы восторженно спешите на своё рабочее место и как фанатично пашете от звонка до звонка. Возможно, вас милосердно сочтут чудаком, но гораздо вероятней, что безмолвно покрутят пальцем у виска. Пару раз мне доводилось штудировать художественные опусы в духе «О, как же я люблю рейсмусовый станок», но это заставляло хохотать любого адекватного читателя. Владислав отличился и тут: трудоголизм он рисует без малейшего шаржирования, на правах естественной нормы, а не странности. Наконец, третья превосходная черта прозы Окорокова – умелое, чуткое обращение с синтаксисом. Понимаю, что эта похвала в наши дни смотрится эксцентрично: то же самое, что заявить человеку о красоте его левого нагрудного кармана. Однако интересующий нас автор, живя в период тотально наплевательского отношения к фразировке текста, всё-таки обращается с каждым предложением, словно опытный закройщик – с тканью, выверяя длину, нажим, скольжение материи.
Две ложки дёгтя на бочку мёда, к сожалению, нашлись. Не существует «арии Дон-Жуана из «Фигаро» Моцарта», это сгребание несхожих опер в одну кучу, разумеется, коробит. Кроме того, если группу «Агата Кристи» упоминать без кавычек, как делается на странице 62, получается уже вовсе не группа, а писательница. Придираюсь? Нет. Коль задали себе высокую планку, так уж не сшибайте её нигде.