ОБИЛИЕ «приходских» стихов, которые называют духовными лишь по той причине, что количество «поминания Бога всуе» там зашкаливает, констатируется ныне повсеместно. Словно люди забыли напрочь, что талант на Руси исконно назывался Божьим даром, и, стало быть, «нетленки», не отмеченные этим самым даром, не могут считаться духовными в принципе.
Хоть сто раз повтори ХАЛВА, во рту слаще не станет, если нет во рту халвы. Хоть тысячу раз скажи БОГ, божественнее стишата не станут, если не отмечены Божьей искрой. К сожалению, это вроде бы прописные истины, но, видимо, надо время от времени их оживлять в памяти. К тому же специфика духовной и православной поэзии в том, что тонкости там имеют принципиальное значение, их не прикроешь так называемой «авторской волей своевольной», они должны быть поверены канонами Православия. Почему я не называю фамилию горе-поэтессы? Да потому, что буду разбирать не её, а её книгу, и не из каких-то там личностных моментов (с нею я едва знакома), а само явление, а явление это – приходская графомания – практически типичное. Даже талантливые авторы порой могут в неё впасть.
Тут я немного отвлекусь от графоманской книги в сторону книги хорошей. Для иллюстрации, что даже талантливый автор порой искушаем в стихах православной направленности... Вспоминается одна книга, которую довелось мне составлять и редактировать. Автор – женщина судьбы непростой, но талантливая, обладает и темпераментом, и языком, причём, что очень важно, языком объёмным, самоцветным, не стёртым, как сегодня часто бывает. Но с другой стороны, сама автор далеко не всегда могла совладать с таким богатством, что досталось ей по праву таланта и генетики. Я согласилась редактировать книгу Ольги потому, что мне было интересно и самой соприкоснуться с этой первозданной самобытной «целиной». Когда редактировала, частенько изумлялась тем находкам, которым, судя по всему, сама автор Ольга не всегда могла воздать должное, и приходилось её, словно ребёнка, брать за руку и подводить к её же словесной находке. Ткнуть и сказать: «Найдя бриллиант, бросаешь его на полпути и начинаешь низать на рифмы стекляшки!». Поначалу Ольга ершилась, но потом, видимо, до неё дошла вся очевидность моих требований... В общем, хотя я и строга была, но расстались мы с ней очень хорошо, она до сих пор пишет мне доверительные письма. Но это бы ладно, отношения автора и редактора всё-таки не главнее качества книги, над которой они совместными усилиями – как роженица и врач-акушер – работают. А книга получилась очень хорошая даже по моим, как меня порой упрекают, чрезмерно строгим, требованиям. И, кстати, эта книга была православная, по благословению батюшки. На самом последнем этапе я всё-таки попросила книгу посмотреть ещё одного коллегу (литературного критика, мнению которого я очень-очень доверяю). И вот тут выяснилось, что название-то, которым я, как редактор, почему-то не озаботилась (так порой бывает, сначала родят ребёнка, а потом уже думают, как бы назвать, нет бы заранее имя придумать!), так вот название никуда для православной книги не годится. Хотя название очень хорошее – БЕРЕГИНЯ. Тут тебе и берёза-матушка, и просто матушка, и Россия-берегиня, и так далее. Очень удачное, многогранное название для книги стихов. Но не для книги ПРАВОСЛАВНЫХ стихов! Потому что берегинями были языческие девичьи духи леса, воплощённые в берёзе, олицетворяемые ею. Это тот самый случай, когда то, что удачно для поэзии вообще, для православной поэзии неприемлемо в принципе. Название, конечно, поменяли, книга вышла, в этой книге Ольга предстала действительно очень самобытным автором, а потому неудивительно, что её вскорости приняли в Союз писателей России. Но этот случай с «православной берегиней» я запомнила надолго!
Ну, а теперь вернусь к книге, которая, скажем так, имеет уклон в графоманию... Для начала разберём только одну строфу:
И пусть не прельщают вас радости мира,
Где зависть и злость развращают умы...
Лучше последней рабой быть у Бога,
Чем первою леди в руках сатаны.
Ну, оставим на совести автора и столь частый в псевдо-духовных стихах дидактизм, и назидательность, словно автор есть истина в последней инстанции. Ведь не зря же сказано, что главный грех – это грех гордыни! И еще сказано: не судите, да не судимы будете, ибо главная православная добродетель – кротость. Оставим также на совести автора большие проблемы с формой, как то полное отсутствие рифмы МИРА-БОГА, и очень-очень относительную рифму УМЫ-САТАНЫ. Сосредоточимся на двух последних строках, на концовке стихотворения. Не станем требовать от православных стихов того, что обычно говорится авторам, что концовка стихотворения – это контрольный выстрел в голову читателя. Выражение это я впервые услышала от Евгения Семичева, известного «магистра концовок», выражение сколь жёсткое, столь же и хлестко профессиональное, профессионалы вообще редко бывают добренькими, где вы видели добренького хирурга, который из доброты не стал вырезать аппендицит у пациента? Но не устаю повторять авторам, что слабой концовкой можно испортить даже самое сильное стихотворение. И напротив – сильной концовкой можно спасти любое, даже самое средненькое, стихотвореньице. В жанре православной поэзии о «контрольных выстрелах» говорить негоже, однако это не избавляет православных авторов от того, что заканчивать стихотворение надо красиво и гармонично. А что мы видим в данном конкретном случае и почему концовка «не стреляет»? А потому, что автором взят за основу совершенно ложный постулат о «последнем рабе Бога». У Бога, как известно, нет ни первых, ни последних. Перед Богом равнО равнЫ – и монарх, и нищий, и странствующий певец, и слуга народа – депутат... И к тому же есть еще на тему «первые-последние» такой христианский постулат, что те, кто был первым, будут последними, и наоборот... Потому и советую авторам быть очень образованными и внимательными, если замахнулись, понимаете ли, на православные стихи. Православные стихи не есть место сбыта неисчислимо повторяемых слов ДУША, БОГ, АНГЕЛ и прочее. В православных стихотворениях должен быть именно по факту – дух Бога и, конечно ж, образованность автора, ибо поэзия невежества не терпит, а уж православная поэзия и подавно.
На этом пока разбор книги якобы православных виршей закончим. Впрочем, продолжение «разбора полётов» следует.
***
Продолжаю неспешно, глазом редактора, читать книгу поэтессы-имярек, позиционирующей себя православным автором. А потому в данном конкретном случае буду на примерах показывать, насколько состоятельна такая самохарактеристика. То есть разговор будет о том, насколько автор состоятелен:
А) по пункту «православность»
Б) по пункту – поэтесса.
Чтобы разговор был предметным, а не что-то о чём-то где-то и почему-то, буду опираться, как водится, на стихи самого автора. Которые в идеале, должны быть лучшими друзьями автора, но очень часто становятся его врагами. Итак, цитата:
Благодарю Тебя, Господь,
Что в этот мир пришла не пустоцветом,
Что детским смехом и теплом согрета,
Благодарю Тебя, Господь...
На поверхностный взгляд среднестатистического читателя, обычное риторическое четверостишие, повествующее о приятной ситуации, что женщина стала матерью. Однако в тексте по воле и задумке автора присутствует претензия на не житейское, но бытийное прочтение ситуации, ибо имеет быть обращение к Богу. Что ж, в миру никакое обращение к Богу любого из нас лишним не бывает. Другое дело, когда к Богу обращается не просто рядовой молитвенник, но человек, позиционирующий себя поэтом. Не будем перечить автору, прочитаем четверостишие с бытийного ракурса. А с точки зрения бытия понятие ПУСТОЦВЕТ однюдь не растительно-ботаническое определение. Сразу хочу оговориться, что в данный момент я разбираю четверостишие отнюдь не с позиций женщины, которая не удосужилась произвести на свет ребёнка. А как редактор, призванный анализировать текст автора с тех позиций, которые автор сам себе обозначил. В каноническом Православии плодами являются отнюдь не только «материальные» вещи, к которым принадлежат и дети. Это в миру обыденном народ про бездетную женщину говорит ПУСТОЦВЕТ. А в жизни духа и души порой девушка-девственница, принявшая монашеский постриг и оставшаяся, по сути, бездетной, никак к пустоцветам быть отнесена не может. И часто такая вот женщина-«пустоцвет», молитвенница, бывает с бытийных позиций более плодоносна, чем многодетная мама. Примеров можно много привести, назову лишь навскидку Святую Евфросинию Полоцкую. Ибо плодами жизни такого «пустоцвета» с житейской точки зрения являются молитвы к Богу и то послушание, что она несёт. А потому не лучше ли автору вышепроцитированного фрагмента, ежели есть намерение написать о женщинах-пустоцветах, не припрягать в повествование имя Бога, которое сразу опровергает всю ситуацию? А просто написать о своей радости не остаться бездетной с житейских женских позиций. Ибо чем больше неоправданный пафос – тем меньше веры автору!
Далее ещё одна цитата:
...И пусть мне придётся всю жизнь мою
Спорить с жестоким веком.
Роскошь позволю себе одну –
Быть человеком.
Опять же, если бы это стихотворение написал человек, не позиционирующий себя православным поэтом, оно бы и ничего. Хотя никаких новых открытий читателю не даёт. Таких стихов немало писано-переписано в советское время километрами, и все они так или иначе вытекают из горьковского, сильно отдающего ницшеанством, постулата: «Человек – это звучит гордо». Гордыня в Православии, сами знаете, самый тяжкий грех, как смирение едва ли не самое большое достоинство. Мы сейчас не будем обсуждать, хорошо это или плохо, просто в Православии ЭТО ТАК по факту. И уж если рассудить метафизически, то БЫТЬ человеком и СТАТЬ человеком - это две большие разницы. По сути все мы постоянно – ежедневно-ежечасно – сдаём экзамен на звание человека. То есть наше вочеловечивание – есть скорее процесс, нежели результат. Собственно, об этом написаны едва ли не самые лучшие стихи самых лучших поэтов – о том, как душа и дух человеческие превозмогают телесную юдоль, что говорится, с переменным успехом. Сегодня тело победило душу, но завтра есть надежда, что победит дух. В этом великая метафизика и противоречивость человека. Сегодня мы бесплатно сдали кровь незнакомому ребёнку, но расслабляться нельзя. Вполне возможно, что завтра мы попросту не заметим умирающего на дороге пса и не протянем ему кусок хлеба. То есть попросту в силу разных «телесных» причин не сдадим очередной экзамен на звание Человека, хотя намедни, сдав кровь, сдали его... В стихотворении автора нет этой самой метафизической динамики, которой только и бывает интересно любое стихотворение. Зато есть неоправданный дидактизм, который я уже с прискорбием отмечала ранее, и который скорее уместен в речи проповедника, нежели поэта, пусть даже православного. Ибо поэт обличение несовершенного мира начинает с обличения себя, никак иначе! Православность поэта не в том, чтобы назидательно поучать читательскую «паству» православности, а в первую очередь – в особо жёстком осознании изначальной собственной греховности. Только из этого осознания могут вытечь по-настоящему духовные стихи!
Ну да отвлечёмся от православности, ибо в книге есть не только стихи с обращением к Богу. Вот, к примеру, обращение автора к родному дому. Цитата:
Здесь изба саманная лет уж пять не мазана.
Здесь малина-ягода растёт не подвязана.
И тоскою налита чёрная смородина.
Защемило сердце – прости меня, Родина...
...Прости меня, Родина, я приеду надолго
Избу свою выбелю, соберу все ягоды...
Сразу скажу, что, несмотря на множество косяков с неправильными ударениями, интонационно это стихотворение выгодно выделяется из многих прочих в книге – именно естественностью и отсутствием выспренности, которыми отмечены практически все так называемые «православные стихи» в книге. А здесь песенно-просторечная интонация, означенная предметика – что является несомненным плюсом. Хотя рифма РОДИНА-СМОРОДИНА, конечно, не есть плюс.
Всегда говорю, что я отнюдь не против этих неоригинальных, но весьма твёрдо-устойчивых рифм вроде «РОЗЫ-МОРОЗЫ», КРОВЬ-ЛЮБОВЬ... В их рифмовке есть нечто фатальное, и отсюда твердость этой рифмы. Я не принадлежу к тем писателям, что с места в карьер начинает гнобить рифмы подобного типа. Скажу больше: сделать такие банальные рифмы предметом поэзии куда сложнее, чем придумать новые формы рифм. И уже тут, в эту обкатанную веками форму ЛЮБОВЬ-КРОВЬ надо вложить настолько неожиданное содержание, настолько превозмочь глубиной и неожиданностью содержания банальность формы, что сделать это под силу только либо высоким профессионалам, либо под влиянием некоего озарения... Если подобные рифмы не наполнены-реанимированы содержанием, призванным их обнулить и вывести в плюс, то таких рифм лучше избегать. Так что РОДИНА-СМОРОДИНА в данном случае не есть находка автора, а с точностью до наоборот – косяк, сводящий на нет естественность найденной интонации.
Интонационно текст организован так, что в обоих случаях слово ПРОСТИ произносится с ударением на первый слог, что просто неграмотно! Теперь последняя строчка. Ясно, что «избу свОю выбелю», слово СВОЮ – тоже ударение не на тот слог, и вполне можно заменить это неправильно «ударенное» и не несущее никакой смысловой окраски слово СВОЮ, предположим, на такой вариант
Избу МЕЛОМ выбелю
Впрочем, вариантов при авторском желании и доброй редакторской воле можно найти множество, чтобы косячное слово заменить на слово самоцветное, которое украсит текст, из минусов строчку не только обнулит, но и выведет в плюс. А вот теперь по смысловому содержанию. Автор намерен собрать ягоды, хотя их не подвязывал. То есть православный автор нацелен не на процесс труда, а на процесс потребления результатов. Эта маленькая тонкость, которая с точки зрения православной, когда наградой человеку является сам труд, мало стыкуется. Автор здесь, в одном слове, что говорится, «прокалывается», и после этой строчки я, как читатель, начинаю сильно сомневаться в его поэтической православности. Ну написала бы ОБНИМУ смородину, и то было бы лучше. Обниму – не так потребительски, во-первых. Во-вторых, тем самым, обнимая растение, лирическая героиня как бы выводит его в разряд людей, то есть делает из бездушного растения нечто живое, почти человеческое.
Попутно вспомнился мне Николай Михайлович Рубцов, никогда не позиционировавший себя православным поэтом, но бывший таковым по своему, что говорится, изначалью. Помните его знаменитое стихотворение ГОРНИЦА:
Буду ПОЛИВАТЬ цветы,
Думать о своей судьбе...
Заметьте, не СОБИРАТЬ цветы, но ПОЛИВАТЬ, т.е. заботиться. Это и есть самый, что ни на есть православный взгляд на мир, и очень духовное и православное по сути стихотворение, хотя о Боге речи не идёт и имя Бога всуе не упоминается. Но в самом лирическом герое, поливающем цветы, вместо того, чтобы собирать их, явлен такой дух божественный, что... Добавить к этому нечего!
