И основной «театр военных действий» любого писателя совершается за рабочим столом – борьба за право написать лучше, за право взять очередную творческую высоту. Конкуренция с самим собой за самого себя. И лишь когда эту борьбу пишущий человек проиграл сам себе, он, подспудно признавая своё фиаско, начинает ненавидеть и бороться – с собратьями по перу, чиновниками и проч., выдавая тщету за неизбежность профессии писателя. Как говорят философы: «Победи себя и ты будешь так счастлив, что тебе не надо будет побеждать других».
Логично, что большинство проблем и интриг в любом творческом (да разве только творческом?) сообществе проистекает от творческих «трутней». Рабочим-то пчёлам заниматься интригами, доносами и подковёрностями просто недосуг. Не до них в общем!
Имитацией литературы трутни могут заниматься годами. Тем не менее однажды наступает момент истины, когда, выражаясь словами короля в знаменитом фильме «Золушка», «никакие связи не могут сделать ножку маленькой, а душу большой». Добавим – и никакие интриги не сделают тексты творчески состоятельными, если они таковыми не являются. Момент истины в каждом конкретном случае наступает в разное время, но он неизбежен. И этой неизбежности не могут помешать ни гибкий позвоночник, ни клыки вместо крыльев, никакие красные писательские «корочки».Прискорбно, когда авторы бездарных «нетленок» в состоянии нынешнего литературного межсезонья-безвременья становятся не просто членами писательского сообщества, но выбиваются в литначальники и начинают пытаться вершить писательские судьбы. Короче, трутни начинают повелевать пчёлами, действуя по принципу: «И мы в писательской организации работали бы ещё лучше, если бы нам не мешали писатели». В таком формате неформатом (пардон за тавтологию!) неизбежно становятся по-настоящему талантливые труженики пера, которые, по сути, и создают литературу. Памятуя Шекспира: «Где Брут живёт, там Цезарь жить не может». И происходит процесс выдавливания истинных словотворцев бездарно агрессивными литфункционерами, делающими ставку на графоманов, как логичных своих союзников. Нельзя сказать, что такое происходит часто, но, прямо скажем, нередко.
По отношению к настоящей литературе у многих творчески не состоявшихся писателей включается принцип, озвученный нашим классиком: «Не доставайся же ты (литература!) никому!» Причём, что самое забавное – такое литературное безвременье проходит вовсе не тихо, а весьма кипуче. Хотя профессия писателя как раз тихая, а по меткому определению выдающегося современного литературного критика Вячеслава Лютого, «одинокая» профессия. Нехватку реальных творческих достижений в слове, в текстах люди неталантливые частенько микшируют огромным количеством дипломов, умением свою томную лирику сделать многотомной, а также имитируя внешне бурный литературный процесс, более похожий на броуновское движение. В просторечии это называется модной ныне шутливой аббревиатурой СимБурДэ (симуляция бурной деятельности). Выхлопной пар опять-таки идёт в свистки, но отнюдь не в двигатели.
Лично я знаю литературных функционеров из числа талантливых писателей, отдельный разговор о том, как их занесло на эти «галеры», но свою работу они именно как галеры и воспринимают. Знаю и других литературных председателей, скажем так, не гениев, но при этом настолько искренне любящих литературу – и в себе, и в других, что они тоже становятся настоящими подвижниками на литературном поле, неустанно его возделывая и отрывая золотое время от собственного творчества.
Но порой на руководящие писательские посты путём всевозможных рокировочек приходят люди столь же бездарные, сколь и агрессивные. И тогда литпроцесс принимает формы болезненные. Хотя нет худа без добра: чем болезненнее ситуация, тем быстрее она разрешается. Так, в частности, произошло в Оренбурге, где с недавних пор известные писатели России, имеющие оренбургское «гражданство», были вынуждены выйти из писательского областного отделения и зарегистрировать ещё одну писательскую региональную «ячейку». Ничего страшного в такой ситуации нет, просто творчески состоятельные люди таким образом дистанцировались от тотального очленения агрессивно-послушного бездарного большинства, от никому не нужных скандалов и разборок, ибо в конечном итоге на то мы и цивилизованные люди, что обязаны уметь говорить вежливо даже с оппонентами.
Коллеги из разных регионов России сегодня всё никак не могут окончательно определиться на предмет сути писательского сообщества. Писательский союз – это общедоступная организация или элитарный «орден профессионалов»? Не берусь выступать истиной в последней инстанции, но моё мнение, которое я никому не навязываю, но, как говорится, полностью разделяю – наше писательское сообщество – в первую очередь сообщество профессиональное. А если оно таковым быть перестало, то главные виновники такой ситуации – мы сами, писатели. Потому сами и должны подумать, как преодолеть подобную ситуацию. Иначе какая, спрашивается, разница между писательской организацией и, скажем, обществом любителей пива?
Но, даже не будучи писателем, а просто любя литературу, нельзя не понимать, что нередко на звание литературы начинает претендовать то, что литературой не является в принципе. Мелкотемье и бестемье никогда не были форматом русской литературы, которую волновали проблемы глобальные, именно потому она и стала великой. А как порой навскидку откроешь иные книги, впору недоумённо вопросить: «И это вы считаете литературой?» Можно, конечно, и сапожную щётку зачислить в разряд млекопитающих, но от этого она не станет давать молоко! Если автор строк, которые я сейчас процитирую, покажет мне красный писательский билет, я очень сильно удивлюсь:
«Вновь сижу за своим столом //И четыре стены я вижу. //Мысли в общем-то ни о чём, //Я как будто на всех обижен. //Одолела сегодня лень, //Почему-то мне всё постыло. //Вновь один бесполезный день //Прямо в руки судьба вручила. //Вдруг раздался какой-то звук. //Я веду себя сразу тише – //Это сердца тоскливый стук //Из груди моей еле слышен. //Не хочу я смотреть в окно, //Не хочу никого я видеть. //И сейчас мне уже всё равно, //Что любить, а что ненавидеть...».
И так далее, и тому подобное. Цитировать, равно как и писать такое, можно километрами. Но нужно ли? И при чём тут поэзия? Оставим тотальные глагольные рифмы на совести автора. Но зачем редактору было ставить заведомо слабое стихотворение в самое начало книги? Ну неужели всё так плохо, и у автора нет стихов чуть-чуть посильнее, хотя бы для начала книги, чтобы за счёт грамотной структуры как-то «вытянуть» сборник? Хотя, если уж честно, прочитав такое, хочется недоумённо спросить автора, а заодно редактора и издателей: «Это вообще что? Зачем это писалось? Для чего и для кого писалось?» Имя автора тут не принципиально. Но во-первых, имя в литературе иметь надо. Созидая же такие «нетленки», заиметь имя проблематично. Впрочем, один плюс в процитированном фрагменте всё же наличествует, и этого не отнять – единство формы и содержания: никакое содержание стиха облечено в такую же – никакую! – форму. А ведь автор не какой-то «типа стихотворец», а член Союза писателей России. То-то и беда, что членом-то стал, дело за «малым» – писателем стать. А если вдруг такой автор возьмёт да и станет литературным начальником? Что же он будет видеть, окромя четырёх стен, сидя за своим столом? И кого он будет ненавидеть? Вопрос риторический, ибо художественность – не стена и не жена, которую можно «подвинуть». В противном случае нечего нам, братцы-писатели, сетовать на падающий престиж профессии и литературы, заботу о которой, типа того, говоря словами вышецитированного автора, нам «прямо в руки судьба вручила»...