И совершенно верно – с вами рубрика «Вопрос на засыпку» и Диана Кан. Итак, Правильный ответ -
ДА, такая икона существует!
И это икона, на которой изображены святые великомученики Косма и Дамиан, в которых легко угадать Александра Пушкина и Владимира Даля. Сейчас эта икона хранится в музее истории религий в Санкт-Петербурге хранится икона, а ранее находилась в Нижнем Новгороде. На небольшой доске изображены Косма и Дамиан – святые великомученики, которые с помощью христианской веры исцеляли людей и животных. Но, внимательно вглядевшись в лица святых, вы узнаете в них … Александра Сергеевича Пушкина и Владимира Ивановича Даля, знаменитого составителя Словаря великорусского наречения. Эта икона была написана по заказу семьи Даля после его смерти. Предположительно, так завещал сам Владимир Иванович Даль. Пушкин и Даль тесно общались, и в последние минуты жизни именно Даль находился рядом с Пушкиным. Даль был врачом, и, конечно же, по зову сердца примчался в квартиру Пушкина, едва узнав о смертельном ранении. Как врач, Даль понял, что Пушкин обречен. Но всячески подбадривал его, скрашивая последние часы жизни «солнца русской поэзии»… Умирающий Пушкин передал Владимиру Ивановичу свой знаменитый перстень с изумрудом со словами: «Даль, возьми на память. Бери, друг, мне уж больше не писать».
Этому перстню Александр Сергеевич посвятил стихотворение «Храни меня, мой талисман».
Впоследствии Даль расскажет:
«Пушкин тогда в первый раз сказал мне «ты», - я отвечал ему так же, и побратался с ним уже не для здешнего мира».
Рассказывая о памятном подарке поэта, Владимир Иванович в письме Одоевскому напишет:
«Перстень Пушкина, который звал он – не знаю почему – талисманом, для меня теперь настоящий талисман. Вам это могу сказать. Вы меня поймете. Как гляну на него, так и пробежит по мне искорка с ног до головы, и хочется приняться за что-нибудь порядочное».
Цитата закончена.
Дочь Даля передала кольцо президенту Императорской Академии великому князю Константину Романову. Последний завещал его Академии, и в 1915 году перстень поступил в Пушкинский Дом, а в 1953 году — во Всесоюзный музей Пушкина.
Вот это «братание» двух классиков и нашло отражение в иконе. Логично спросить – почему их облики были воплощены именно в образах святых близнецов Космы и Дамиана?
Дело в том, что День Космы и Дамиана приходился на 1 ноября – день открытия церковно-приходских школ. Этот факт привел к тому, что святые великомученики стали покровителями в том числе сферы просвещения и образования. А о ком мы вспоминаем в первую очередь, говоря о литературе и русском языке?
Конечно, о Пушкине и Дале, двух беззаветных подвижниках Русского слова.
Кстати, икона – не единственное творение, где Пушкин и Даль изображены вместе. В Оренбурге находится памятник, установленный в честь событий 1833 года, когда поэт прибыл в здешние места, чтобы собрать информацию для своей «Истории Пугачева». Даль вызвался быть проводником и сопровождал Пушкина в его путешествии. Сегодня в этом сквере, который в народе называется «Пушкин-Даль» часто устраивают поэтические чтения оренбургские поэты и поэты-гости города.

*********************
Второй вопрос касался Чехова. Однажды якобы Чехов подсунул полиции завёрнутый в бумагу арбуз, назвав его бомбой, чем вызвал огромную панику в полицейском участке.
Правильный ответ – ДА.
Об этой истории очень живо рассказал блистательный эссеист Владимир Гиляровский. Цитата.
Как-то часу в седьмом вечера, великим постом, мы ехали с Антоном Павловичем с Миусской площади ко мне чай пить. Извозчик попался отчаянный: кто старше, он ли, или его кляча — определить было трудно, но обоим вместе сто лет насчитывалось наверное; сани убогие, без полсти. На Тверской снег наполовину стаял, и полозья саней то¬ и дело скрежетали по камням мостовой, а иногда, если каменный оазис оказывался довольно большим, кляча останавливалась и долго собиралась с силами, потом опять тащила еле-еле, до новой передышки… На углу Тверской и Страстной площади каменный оазис оказался очень длинным, и мы остановились как раз против освещенной овощной лавки Авдеева, славившегося на всю Москву огурцами в тыквах и солеными арбузами. Пока лошадь отдыхала, мы купили арбуз, завязанный в толстую серую бумагу, которая сейчас же стала промокать, как только Чехов взял арбуз в руки. Мы поползли по Страстной площади, визжа полозьями по рельсам конки и скрежеща по камням. Чехов ругался — мокрые руки замерзли. Я взял у него арбуз.
Действительно держать его в руках было невозможно, а положить некуда. Наконец, я не выдержал и сказал, что брошу арбуз.
— Зачем бросать? Вот городовой стоит, отдай ему, он съест.
— Пусть ест. Городовой! — поманил я его к себе.
Он, увидав мою форменную фуражку, вытянулся в афронт.
— На, держи, только остор...
Я не успел договорить: «осторожнее, он течёт», как Чехов перебил меня на полуслове и трагически зашептал городовому, продолжая мою речь:
— Осторожнее, это бомба... неси ее в участок...
Я сообразил и приказываю:
— Мы там тебя подождем. Да не урони, гляди.
— Понимаю, вашевскродие.
А у самого зубы стучат.
Оставив на углу Тверской и площади городового с бомбой, мы поехали ко мне в Столешников чай пить.
На другой день я узнал подробности всего, вслед за тем происшедшего. Городовой с бомбой в руках боязливо добрался до ближайшего дома, вызвал дворника и, рассказав о случае, оставил его вместо себя на посту, а сам осторожно, чуть ступая, двинулся по Тверской к участку, сопровождаемый кучкой любопытных, узнавших от дворника о бомбе.
Вскоре около участка стояла на почтительном расстоянии толпа, боясь подходить близко и создавая целые легенды на тему о бомбах, весьма животрепещущую в то время благодаря частым покушениям и арестам. Городовой вошел в дежурку, доложил околоточному, что два агента охранного отделения, из которых один был в форме, приказали ему отнести бомбу и положить ее на стол. Околодочный притворил дверь и бросился в канцелярию, где так перепугал чиновников, что они разбежались, а пристав сообщил о случае в охранное отделение. Явились агенты, но в дежурку не вошли, ждали офицера, заведывавшего взрывчатыми снарядами, без него в дежурку войти не осмеливались.
В это время во двор въехали пожарные, возвращавшиеся с пожара, увидали толпу, узнали, в чем дело, и старик брандмейстер, донской казак Беспалов, соскочив с линейки, прямо, как был, весь мокрый, в медной каске, бросился в участок и, несмотря на предупреждения об опасности, на¬правился в дежурку. Через минуту он обрывал остатки мокрой бумаги с соленого арбуза, а затем, не обращая внимания на протесты пристава и заявления его о неприкосновенности вещественных доказательств, понес арбуз к себе на квартиру.
— Наш, донской, полосатый. Давно такого не едал.