– Пётр Николаевич, в рассказе «На грани» герой раннего Краснова дед Лебедок говорит, что всё создано для человека, земля – для человека, без него она пустоцвет. А в вашей статье, опубликованной в 11-м номере журнала «Наш современник», не разочарование ли в этом человеке?
– В смысле, разочарование в человеке как в социальном существе?
– Да.
– Я бы не назвал это разочарованием, это, скорее, определённый опыт – мой личностный; да и опыт нашей страны, народа сам по себе, конечно, сказался. Рассчитывать на то, что человек может всё, что он имеет неограниченные возможности самосовершенствования, не приходится. Пока, по крайней мере, не приходится. Потому что человек очень сложен сам по себе. Он как бы соединяет в себе три сущности: животное, физиологическое начало, как вообще любое живое существо, начало душевное и, конечно же, духовное.
Такое сочетание в одном человеке трёх ипостасей весьма усложняет жизнь его самого в общежитии с другими такими же личностями. Здесь изначально заложены конфликты, которые очень трудно подчас разрешаются.
– Вы, как существо духовное, душевное, как писатель, какую перспективу видите?
– Человека ждёт, на мой взгляд, всё-таки некоторое совершенствование. Но этот процесс очень долгий. Здесь уместно вспомнить фразу: «Медленно мелют мельницы Божьи...». Лев Николаевич Толстой, знаток человеческих душ, один из тех, кто пытался решить эти вопросы и проблемы самосовершенствования. Причём не только в себе и для себя, но и в окружающих, в человечестве самом. И, конечно же, эта задача не была, не могла быть разрешена хоть в какой-то приемлемой мере, но здесь и отрицательный результат тоже результат. И в социальной, и в личной жизни путь человека был и будет очень труден. Ожидать быстрых успехов тут не приходится.
– Пётр Николаевич, в связи с этим вернёмся к вашей статье. Вы говорили в ней о системной лжи, положенной в основу нынешней «цивилизации потребления», в том числе и в искусстве, в той же литературе.
– Да, это так называемая культура неразличения, хотя её и культурой-то назвать нельзя. В успехе любого произведения всё, оказывается, зависит от рекламы, проталкивания в СМИ, в Интернете. И эта практика давно уже приобрела массовый характер. Например, в той же литературе большие книгоиздательские корпорации проталкивают на книжный рынок всякого рода низкосортное чтиво и успешно зарабатывают на этом. Всё здесь сводится к деньгам, и о качестве литературном, качестве вообще эстетическом речи не идёт. То же самое творится и в других видах искусства, в тех же театрах, в кино, в живописи, где качество резко просело, где ключевые позиции пытается захватить постмодернизм с его трюкачеством. Эта опасность предельного обуржуазивания искусства, превращение его в прямой объект «жвачного» потребления очень осложняет путь человека к настоящим эстетическим ценностям. Потому что среди огромного объёма всяческих подделок найти настоящее почти невозможно.
– А есть ли желание искать?
– Вот, мы приходим к проблеме: кто будет искать и как. Разговор идёт о полноценном эстетическом, идейном, я бы даже сказал, воспитании человека – читателя, зрителя, слушателя. Нынешняя система образования тоже, в общем-то, деградирует везде. В том числе этому способствует введение ЕГЭ и прочих «реформ». Мы замечаем, что настоящего читателя становится всё меньше и меньше. То есть уровень настоящей, глубокой культуры в населении падает. И у нас, и за рубежом – везде коммерсанты всякого рода рассчитывают прежде всего на массовое неразборчивое потребление. А где «чистое» потребление, там большие возможности для всякого мошенничества: как в любом универсаме, так и на всяческих торговых площадках так называемого искусства. Поэтому перед нами обоюдная задача: и воспитание художника, и воспитание не потребителя, а именно умного, заинтересованного читателя, зрителя. Чтобы он мог глубоко понимать художественную правду, эстетическую красоту, которые мы, люди искусства, хотим донести до него.
– Вы знакомы практически со всеми известными писателями в России. Есть ли такое желание или способности писать глубокие вещи?
– Всё зависит от того же автора. Чего он хочет? Хочет ли добиться всякими путями успеха или стремится донести свои мысли до умного, чуткого, разборчивого читателя. Есть писатели, которых я держу для себя как пример. Слава богу, на моём пути таких встреч было много. В этом плане я доволен своей судьбой. Тем, что смог от них взять, их понять. В каком-то смысле я смог быть их со-творцом, потому что каждый настоящий читатель – со-творец автора. Он, читая, представляет себе – каждый по-своему – то, что автор хотел бы донести до него.
Любая литература имеет свои вершины, свои склоны и подножия. И в советской литературе более чем хватало и середнячков, и откровенных конъюнктурщиков, прихлебателей. Но были и есть вершины. Ушли уже многие мои старшие братья – и Валентин Распутин, и Василий Иванович Белов, и Евгений Иванович Носов, оставив нам высокий завет служения литературе, своему народу. И сейчас есть настоящие, хорошие писатели. Та же Вера Галактионова, Анатолий Кириллин, Борис Агеев. А недавно мы присудили Аксаковскую премию Елене Крюковой из Нижнего Новгорода – тоже отличный прозаик. Но молодым литераторам теперь гораздо труднее и жить, и творить. Творить труднее ещё и потому, что молодое поколение мало читает. Сколько мы тогда читали, сколько рвались к сравнительно малодоступным книгам, искали, находили и самообразовывались. Сейчас такого нет, в Интернете всё найдёшь, и эта доступность сыграла, похоже, злую шутку, уменьшила рвение к книгам. Ну и, конечно, уровень образования, культуры теперь сравнительно низок, и это тоже не даёт возможности для осознанного выбора своего круга чтения. Тем более что то, что я называю настоящей литературой, сейчас издаётся совсем малыми тиражами.
– Ваша-то первая книга «Сашкино поле» вышла в издательстве «Молодая гвардия» тиражом 200 тысяч экземпляров. Это определённо дало вам большую известность. Вы перебрались в Москву, но в какой-то период, ещё до реформ, вернулись в Оренбург. Что заставило вас это сделать?
– Я прожил в Москве восемь лет и то, что хотел взять от общения в столичной жизни, от учёбы на Высших литературных курсах, – всё, в общем-то, получил. Поднял свой профессиональный уровень, познакомился с очень интересными людьми, писателями, которым было бы стыдно показывать плохо написанное. Мне тогда было 26 лет, я успел закончить к тому времени Оренбургский сельхозинститут, получить диплом агронома. Поработал главным агрономом в совхозе, потом в областном управлении хлебопродуктов. И после выхода первых книг решил уйти, как это говорится, «в профи». Тогда такая возможность была, статус писателя разрешал жить на литературные заработки.
С другой стороны, Москва, как мегаполис, очень тяжела для душевной, творческой жизни – по крайней мере для меня. Там довольно трудно мне работалось, что-то стоящее писать тяжело. В 1986 году я решил вернуться домой; и считаю, что это было одно из главных моих решений, за которое я до сих пор себя хвалю. Жить надо дома, и тогда всё наладится: и работа, и жизнь.
– С малой родиной, Шарлыкским районом, селом Ратчино не теряете связи?
– Как они могут быть потеряны! Вот 17 декабря поехал в Ратчино, была встреча в родной школе, потом поездил по сёлам области. В Ратчине есть ещё учителя сейчас, с которыми я когда-то учился, но и они были тогда в младших классах. Раза два-три в год обязательно езжу на родину.
Изменения на родине большие, конечно же, и весьма печальные. Село моё родное как бы скукожилось, живут в основном пенсионеры, молодёжь поразъехалась давно. Хозяйства, считай, тоже нет, земля сдана в аренду...
– Получилось так, что герой вашего красочного, эмоционального рассказа «Наше пастушье дело», впервые опубликованного где-то году в 1979-м, подрос и уехал-таки из родного села.
– А это уже и в том рассказе есть. Для нас же то время было золотым, как и для всего народа, всё было тогда на подъёме. И герой мой, как и в повести «Высокие жаворонки», не имел даже и имени. Я старался передать через него, через его восприятие действительности взгляд на жизнь всего нашего, да и твоего поколения.
– В ранних рассказах и повестях действие разворачивается в ваших родных краях. А в «Заполье» совершенно другое художественное пространство. Как долго вы готовились к этому роману и можно ли сказать, что это ваша главная работа?
– Какие-то заготовки-задумки писались задолго до того, по 5 – 6 страниц, их я публиковал как эссе. Они и стали некими опорными точками, основой будущего романа. Мне нужно было наметить некоторые идейные, художественные линии, на которых потом стало «нарастать мясо». Сам роман писался более 15 лет, а задумывался гораздо раньше. Выходит, что создание растянулось на три десятка лет. За это время были написаны пять томов собрания сочинений из повестей, рассказов и публицистики. Переживание того времени, самой русской смуты, которую мы и сейчас далеко не преодолели ещё, – всё собралось в моём романе. Да, наверное, для меня это самая важная вещь в моём творчестве.
– Хотелось бы вернуться к тому же вопросу, с которого начался разговор. Через 50 лет после написания рассказа «На грани» сможете ли повторить, что всё для человека и земля без него – пустоцвет?
– Я верующий, пусть и не воцерковленный, как надо, и считаю, что человек на самом деле – венец творения Божьего. Другое дело, как он распорядится своей относительной свободой воли и, значит, своей судьбой. Это коренной вопрос всего человечества, человека как существа именно социального и духовного. Он всегда стоял перед человеком и будет, похоже, стоять до скончания времён.

ИСТОЧНИК: Газета «Оренбуржье» https://orenburzhie.ru/interview/o-zhivotnom-dushevnom-i-duxovnom/